Если речь заходит о хоккейной карьере, то у Фила Бурка есть несколько сожалений о прошлом.
Но, наверное, любой человек, оглядываясь назад, будет чем-то разочарован.
Сейчас 53-летний Бурк, бывший игрок «Питтсбурга», а ныне аналитик на клубной радиостанции, страдает от спорадических провалов в памяти. Он не сомневается, что они достались ему в наследство от долгой карьеры в профессиональном спорте.
Многие коллеги Бурка, в том числе бывшие партнеры по «Пингвинс» Кевин Стивенс и Терри Русковски, подали коллективный судебный иск против Национальной хоккейной лиги. Но в данный момент Бурк не разделяет их точку зрения и не собирается к ним присоединяться: «Я не знаю. Некоторые считают, что я должен присоединиться к этому движению. Но я смотрю на это несколько иначе. В глубине души я всегда осознавал риск, на который шел.
Представьте, что вам 20 лет и к вам кто-то подойдет и предложит: «Так, уговор такой. Ты выиграешь два Кубка Стэнли, твое тело будет все избито и изломано, но люди будут говорить, что ты добился успеха, что у тебя была хорошая карьера. Ты сможешь исполнить свою детскую мечту.
В конце, когда тебе 55 лет, ты иногда будешь пускать слюни, не сможешь вспомнить имена детей, дни рождения и так далее. Ты согласен?»
Думаю, в молодости я бы все равно ответил: «Да». Но сейчас все чаще задумываюсь: «Боже, сколько же вреда я нанес себе и какую цену заплатил за обладание Кубком Стэнли?».
Фил Бурк с детства, которое он провел в Челмсфорде, штат Массачуссетс, мечтал только об одном - карьера хоккеиста, Кубок Стэнли: «Я встал на коньки в 3 года, с 5 лет играл в хоккей. Невозможно научить той страсти к игре, которой я обладал. С этим нужно родиться.
Я не мог думать ни о чем другом. В детстве я мог заснуть прямо в коньках, во всей экипировки. Я укладывал клюшку с собой в постель, чтобы, когда отец будил меня в 4 утра на очередную игру, быть уже готовым».
Правда, у Бурка был запасной вариант. Он рассматривал возможность поступления в университет Корнелла, где собирался изучать ветеринарию или ресторанный менеджмент. Но это было бы решение от безысходности: «Я действительно думал о подобном. Но, когда я осознал, сколько нужно учиться и какие оценки получать, а в школе, скажем так, я не отличался хорошей успеваемостью, то решил: «Черт, нужно больше работать в хоккейном направлении».
Так он и сделал. И был за это вознагражден. Бурк превратился в универсального игрока, который мог сыграть как в нападении, так и в защите. Он выделялся отличным катанием и не чурался силовой борьбы.
В 1982 году «Питтсбург» подписал его в качестве свободного агента. Его хоккейная карьера растянулась до 2000 года и закончилась в Германии в составе «Гамбурга».
Еще тогда некоторые партнеры Бурка признавались, что испытывают проблемы с памятью: «Это весьма обыкновенная ситуация среди хоккеистов, исповедующих силовой стиль игры. Но сейчас они находятся в таком возрасте, что уже не могут отрицать того факта, что что-то не в порядке.
Уже прошло много времени после завершения карьеры, так что есть о чем беспокоиться. Когда это происходит в первые пару лет, то парни думают: «А, все пройдет. Проблемы нет». Но будучи вне игра 10-15 лет, ты начинаешь осознавать: «Вау. Что-то серьезно не так».
Бурк признает, что множество хоккеистов из его времени разделяли один мачо-менталитет и возвращались на лед после сотрясений гораздо раньше, чем следовало: «Некоторых парней считали «мягкотелыми», если они слишком долго отсиживались в лазарете. Вот насколько жестокими мы были по отношению друг к другу. Наверное, остается только сожалеть, что тренеры и врачи не были лучше подготовлены, чтобы лучше оценить твое состояние.
Они должны были говорить: «Нет, симптомы еще не прошли, ты не играешь. Это не тебе решать». Потому что практически всегда решал сам игрок. И я всегда отвечал: «Я чувствую себя хорошо». Тогда этого было достаточно.
Посветили фонариком в глаза и на этом все. И речи не было о серии специальных тестов, каком-то протоколе. Наверное, можно только сожалеть об этом, но, возможно, они делали все возможное, что позволяло то время».
Да, карьеру Бурка можно назвать удачной. Но все же он не мог полностью осознавать, какую именно цену заплатит за нее. Сейчас он стал страдать от периодическое потери памяти: «Это стало активно проявляться последние 6-8 месяцев. Иногда я думал: «Черт, я, наверное, очень устал, просто загнал себя».
Но эти провалы не проходят. Иногда я не могу вспомнить простейшие вещи. Абсолютная пустота.
У всех бывают моменты, когда ты что-то забываешь. То, что прекрасно знаешь. Но рано или поздно это всплывает у тебя в мозгу. У меня же ничего не возвращается, и, честно говоря, это пугает. Ты продолжаешь спрашивать людей, которых видишь каждый день: «Так как тебя зовут?»
Такие провалы случаются, по словам Бурка, несколько раз в месяц. И со временем они только участились: «Я не знаю, что мне именно делать. От этого не существует таблеток. Да и простые прогулки на свежем воздухе не помогут.
Мне 53 года. Я не должен регулярно все забывать. Остается только скрестить пальцы и надеяться, что память вернется».
Бурк подтверждает, что за годы карьеры «получил с дюжину сотрясений». Но лишь несколько были диагностированы официально. В них, наверное, включены случаи, «когда меня отправляли в нокаут».
Фил никогда не стеснялся силовой борьбы. И он не стеснялся заявить тренеру, что готов выйти на лед, хотя мог чувствовать себя не лучшим образом. Он не позволял себе пропустить более семи дней: «Единственное, что могло вывести меня из строя дольше, чем на неделю, это выбитое плечо, травма колена или перелом. Но из-за сотрясений я не готов был отлеживаться, как бы плохо я себя не чувствовал».
Только так, как считал Бурк, можно выжить в профессиональном спорте: «Каждый раз я старался поскорее вернуться на лед, так как боялся потерять свою работу».
Да, львиной доле своих травм Фил обязан хоккею, но первое серьезное сотрясение он получил в детстве, на улицах своего любимого Челмсфорда: «Мы любили гонять на великах. На максимальной скорости спускались с холма, после чего что есть мочи давили на тормоза, чтобы оставить след на асфальте.
Я взял в гараже старый велик, который никто не брал. И позже я понял, почему: разогнавшись до максимальной скорости я почувствовал, как теряю управление. Оказалось, руль просто остался у меня в руках. Последнее, что я помню, это как переднее колесо начинает вилять. Я помню тот звук от удара черепа об асфальт. После этого я вырубился».
Паршивая травма. Но, наверное, не настолько плоха, как та, что он получил, выступая за «Кингстон» и юниорской лиги Онтарио: «Я боролся за место на пятаке и даже не ожидал броска. Затем я услышал звук щелчка и обернулся, чтобы посмотреть, куда полетела шайба. Она же прилетела мне прямо в лицо. Ударила прямо под нос. Люди рассказывали, что я просто улетел. Оказавшись на скамейке, я ничего не соображал.
В такие моменты, время замедляется. Кажется, что ты наблюдаешь за происходящим со стороны. Мне казалось, что я сижу на трибунах и вижу, как меня утаскивают со льда, вижу лужу крови, которую я оставил: «Ух. Это дерьмово. Уверен, что болеть будет сильно». Словно я сижу на трибуне и наблюдаю, как меня увозят со льда без сознания».
Пару лет спустя, уже выступая в АХЛ за «Херши», Фил вновь пережил нечто подобное: «Я собирался провести силовой прием, уже мчался на парня. Тот стоял у борта, но в последнюю секунду увернулся. Я же влетел головой прямо в борт.
Я ничего не помню из это, но мне рассказывали, что я бился в конвульсиях. Как при эпилептическом припадке. Следующее, что я помню, это как очнулся в госпитале».
Фил Бурк признается, что пока не обращался за медицинской помощью по поводу провалов в памяти. Но он не отрицает, что может сделать это в ближайшее время: «Наверное, я еще немного подожду. Если это не пройдет, то, наверное, нужно будет обратиться к специалисту. Но я очень упертый, как любой спортсмен. Для меня это сделать не очень просто... Правда, иногда обстоятельства заставляют тебе пересилить себя».
Пока, как отмечает Фил, его дети - 11-летняя дочь Мэдисон и 9-летний сын Дилан - не замечают проблем отца: «Они еще молоды, так что не придают особого значения подобному. Да и я стараюсь избегать проявления своих проблем при них. Не хочу, чтобы они думали, что у отца шарики заехали за ролики».
Но вот на работе становится все сложнее: «Я всегда считал себя человеком с хорошей памятью. И в той профессии, что я выбрал, без этого нельзя. Нужно быстро реагировать на ситуацию и многое запоминать.
Сейчас вы все чаще можете услышать истории о спортсменах, которые впадают в депрессию. К счастью, со мной такого не бывало. Я не испытывал подобного опыта, никто из моих близких не страдает депрессией. Но, читая все эти рассказы... это ужасно. Для некоторых это становится смертным приговором.
Сколько парней, бывших спортсменов свели счеты с жизнью? Сейчас за эту проблему очень активно взялись, стали много внимания уделять изучению мозга спортсмена. Я же могу только надеяться, что подобные трагедии больше не повторятся».
